Утбурды и полтергейсты.

Семь столетий назад зага­дочное существо стало появляться в ма­ленькой деревушке, спрятавшейся на скалистом побережье норвежского фьорда. На протяжении пяти лет это нечто ходило вокруг домов и выло дуэ­том с ветром. Деревенский рыбак был первым, кто обнаружил его.

И вот как это произошло. Той ночью он с семьей спал в своем доме, сложен­ном из крепких сосновых бревен. Ветер барабанил по стенам и завывал в трубе. Несмотря на это, в деревне не было слышно ни детского плача, ни шагов од­носельчан, как это обычно бывало.

Вскоре после полуночи рыбака раз­будило блеяние овец в стойле. Он огля­нулся по сторонам с нарастающим бес­покойством. Воздух был наполнен дыха­нием спящих детей, прижавшихся друг к другу, чтобы сохранить тепло. Рядом с ними глубоким сном спала его жена.

Затем он увидел то, что встревожи­ло овец. Луч лунного света упал на дверь, и рыбак увидел тоненькую поло­ску дыма, сочащуюся из замочной сква­жины. Плотная туманная струйка текла по полу, пропадая в темноте и снова по­являясь на свету. Глаза мужчины следи­ли за дымом, и на секунду ему показа­лось, что он видит чью-то кожу.

Рыбак, затаив дыхание, наблюдал за тем, как дым медленно принимал чело­веческие (или близкие к таким) очертания. Вырисовывающаяся из темноты фигура с кожей синей от холода, ма­ленькими ручонками, тщедушным тор­сом и бешеными глазами, уставившими­ся в глаза мужчины, была не кем иным, как его собственным малолетним сыном. Мальчик умер пять лет назад. Наконец очнувшийся мужчина потряс за плечо жену.

Она проснулась и заплакала, когда уз­нала фигуру, которая к тому времени уже доползла до ее лодыжек. Рыбак махнул рукой в надежде смахнуть суще­ство с кровати. Однако, дотронувшись до фигурки, он почувствовал, что та бы­ла холодной, твердой и гладкой, словно лед. Его супруга стала задыхаться, ког­да призрак добрался до ее груди. Ма­ленькие ручки дотянулись до ее лица. Ладошки на секунду закрыли материн­ские глаза, и в следующее мгновение привидение исчезло. Женское всхлипы­вание переросло в вопль, когда кровь за­сочилась из того места, где раньше бы­ли глаза. Она была слепа. Следующей ночью вой и шаги по ночам возобнови­лись и продолжались еще долгие годы.

Мстительный призрак ребенка, искалечивший свою мать, был известен под именем утбурд, что в переводе со старонорвежского означа­ет «ребенок, вынесенный из дома». Он родился больным в семье, где и так уже было достаточно голодных ртов, и по­этому был обречен. Рыбак со своей же­ной вырыли неглубокую ямку за дерев­ней и оставили младенца там умирать от голода и холода. Смерть вскорости ос­вободила маленькую страдавшую душу. Немного позже рыбак закопал могилу.

Ни он, ни его супруга не чувствовали ни малейшего сострадания. В суровых северных землях было вполне естествен­но избавляться от нежелательного ребен­ка во время голода, или если мать не бы­ла замужем, или если ребенок рождался больным или изуродованным. И хотя взрослым это казалось довольно логич­ным и законным, детские души вырыва­лись из тел, горя местью. И, словно компенсируя беспомощность первых дней жизни, утбурды были грозными призра­ками. Они годами копили силы для того, чтобы осуществить акт возмездия.

Обычно утбурд был невидим. Час­то его печальный плач можно было слы­шать в каменистых пустынях и непос­редственно над импровизированной мо­гилой малыша. Но путешественники, слышавшие этот плач, могли видеть бе­лоснежную сову, пролетающую у них над головами, или огромную, покрытую густой шерстью воющую черную собаку на одном из ближайших холмов. Иног­да возле кустарника какое-то мгновение они могли видеть фантом убиенного младенца со сжатыми от ярости кулач­ками. Люди говорят, что в любом сво­ем проявлении утбурд мог вырасти до размеров копны сена. Однако, возвра­щаясь к месту своего рождения для то­го, чтобы отомстить своей матери, он обращался в струйку дыма, способную просачиваться в любые отверстия и вновь принимать изначальную форму, не теряя при этом колоссальной силы.

Но утбурд не успокаивался и после смерти своей матери и продолжал тер­зать свои потенциальные жертвы — чаще всего одиноких путников. Встре­ча с утбурдом оборачивалась леденя­щим кровь кошмаром. Громоподобные шаги предупреждали о приближении призрака. Большинство путешественни­ков знали, что лучше не оборачивать­ся — взгляд утбурда мог парализо­вать смертного. Когда нервы путника не выдерживали, он обращался в бегст­во. А когда жертва уставала, утбурд наваливался на нее всем своим много­тонным весом и вдавливал в землю, хо­роня заживо.

Вода и металл, издревле служившие защитой от призраков, могли спасти че­ловека и от утбурда. Если путешест­венник прыгал в реку или вовремя до­ставал карманный нож, призрак исчезал и человек был спасен. Однако гораздо чаще людей находили спустя несколько дней или недель. Их кости были пре­вращены в пыль, а тела, испытавшие на себе нечеловеческую ненависть, превра­щены в кровавую лепешку.

Лишь немногие призраки могли со­стязаться с утбурдами в жестокости, хотя, с другой стороны, их активность диктовалась проявлением потусторонних сил. Орды призраков атаковали созна­ние смертных, питая свою неутомимую ярость местью, злобой или просто жела­нием привлечь к себе внимание. Цель для них оправдывала любые средства. Некоторые, как, к примеру, утбурды, использовали слепую физическую силу; другие разрушали привычный уклад жизни смертных телепатическим вмеша­тельством; третьи, несмотря на свою эфемерную миролюбивость, повергали смертных в шок одним своим присутст­вием.

Физическое насилие, демонстрируе­мое утбурдами, было не уникальным. Несмотря на то что слова «призрак» и «душа» значат одно и то же, некоторым призракам удавалось наследовать силу и мощь своих полуразложившихся брен­ных тел. Призраки, поднимавшиеся из варварских могил в Скандинавии, обла­дали такой же силой и величием, как и воины, похороненные в этих могилах. Это были трупы, уже почерневшие и затронутые разложением. И лишь гербы на одеждах этих курганных воинов (на­званных так благодаря могильным кур­ганам, их породившим) помогали опре­делить тело великого воителя или обыч­ного рядового солдата, поскольку труп был до неузнаваемости искажен долги­ми часами, проведенными во мраке.

Эти призраки были порождены, как, собственно, и утбурды, на­силием. Большинство из них были аг­рессивны. Возврат на землю, в несовер­шенный мир живых выпускал на волю их дьявольскую сущность.

За пределами Скандинавского полу­острова большинство призраков уже от­казались от вмешательства в жизнь смертных. Казалось, что призраки были удовлетворены уже тем, что сеют пани­ку и ужас. Таким был и дух лорда Лон-сдайла, графа Вестморланда, в Англии.

Никого не удивило, что этот чопор­ный аристократ, постоянно ссорившийся с соседями и избивавший своих кресть­ян, не находя иного выхода своей энер­гии, не смирился со сковывающей тем­нотой могилы. Как только викарий начал читать отходную молитву, труп внезапно сел в гробу. Одно движение массивным плечом — и священник, вопящий скорее от страха, нежели от боли, был схвачен гигантской пятерней и отброшен в сто­рону. Глаза покойника открылись и ус­тавились в никуда; затем веки закрылись вновь, и тело опало на сатиновые подушки. Если не считать этого инци­дента, похороны прошли мирно.

Но это никоим образом не избавило мир от Скверного Лорда (как его назы­вали). Безжизненное тело освободило его сумасшедшую душу, чья неутомимая ярость долгие годы сотрясала верхние этажи Лоттер Холла, потомственной резиденции Скверного Лорда. Родст­венники Лонсдайла, рискнувшие посе­тить Лоттер Холл в одну из таких вспышек полтергейста, собрались у под­ножия лестницы, ведущей на второй этаж, обсуждая ужасные вопли призра­ка и грохот ломаемой мебели. Внезапно над головами собравшихся прямо из воздуха возникла голова графа, с крас­ным от гнева лицом, каким запомнили его все те, кто был с ним хоть немного знаком. Следом за ним появился кулак, которым призрак графа погрозил со­бравшимся у подножия лестницы, после чего продолжил свой погром.

Скверный Лорд не ограничился только всплесками гнева в Лоттер Хол­ле. Когда все вокруг погружалось в тем­ноту, слуги обходили дома по соседству, призывая фермеров не покидать свои убежища. Дело в том, что по ночам на дорогах, наводя страх на одиноких пут­ников и пугая их лошадей, разъезжал экипаж. Временами, следуя за ним, по­возки заезжали в непроходимые тряси­ны. По углам полупрозрачного таранта­са горели факелы, а на козлах сидел сам Скверный Лорд. Так продолжалось не­сколько месяцев. Наконец один из его соседей, искусный в борьбе с духами, направил свое знание против бесчинства призрака. С тех пор Лоттер Холл и ок­рестности вновь были полностью в рас­поряжении смертных.

Лорд Лонсдайл был буйным призра­ком, мародером в мире смертных. Но во всяком  слу­чае,      люди знали,   с  чем сталкивают­ся  — с духом довольно   знако­мой личности. Иными   проявления­ми потустороннего ми­ра служил  полтергейст. Иногда он был не менее опасным, чем призрак гра­фа, но при этом намного бо­лее страшным, поскольку ни­кто не знал, откуда он появля­ется и как от него избавиться.

Полтергейст (это слово в переводе с немецкого означает «шумящий призрак») был и остается за­гадкой. Уничтожение им домов не несло в себе ничего напоминающего месть; не было в нем и бесчинства призрака кого-либо из соседей или родственников, оста­ющихся активными и после своей смерти. Большинство проявлений полтергейста вообще нельзя было назвать пришестви­ем души умершего. А если они и появля­лись из царства мертвых, то это были анонимные посланники — бестелесные и лишь очень редко видимые, безмолвные.

Любые попытки разобраться в при­роде полтергейста увязали в болоте зага­док. В качестве своих жертв полтергейст всегда выбирал невинных представителей человечества. Чаще всего он появлялся в семье священника, и в этих семьях пре­следовал девушек — дочь хозяина или служанку. Его тактика — завывания, передвижение предметов и распростране­ние неприятных запахов — казалось, была направлена исключительно на при­влечение к себе максимального внимания. Не сказать чтобы проделки полтергейста доставляли массу неудобств. Но и у полтергейста был предел терпения. Даже такой «уравновешенный» полтер­гейст, который только и умеет, что хло­пать дверьми, поднимать в воздух мо­лочники, может свихнуться, делая одно и то же дни и ночи напролет в течение нескольких недель или даже месяцев. И зачастую такое помешательство приво­дило к всплеску умопомрачительной энергии, которую довольно трудно удер­жать бестелесному, невидимому призра­ку. Несмотря на все вышеизложенное, находились семьи, которые уживались со своими домашними призраками. Бы­ли времена, когда полтергейст появлял­ся специально для того, чтобы быть принятым в семью. Так случилось и в Ипворте, старинном английском торго­вом городе в Линкольншире.

Полтергейст, посещавший дом пасто­ра в Ипворте, начал свою программу с невинного нарушения спокойствия. Пас­тор Самюэль Уэсли был отцом большо­го семейства (у него было десять детей), и призрак методично, один за другим посетил сознание каждого из них. Нако­нец, настал момент, когда проделки пол­тергейста уже нельзя было расценить как очередную детскую шалость, фанта­зию или разыгравшееся воображение. Но первыми поняли это слуги.

Призрак появился декабрьским вече­ром. Раздался стук в дверь, сопровож­даемый продолжительным, глухим воем. Слуга и горничная, засидевшиеся тогда допоздна, открыли дверь, но за порогом никого не оказалось. Выглянув в темно­ту, они прислушались и наконец заклю­чили, что это была всего-навсего чья-то глупая шутка. Но как только они верну­лись к своему чаю и тихому разговору, стук повторился. Слуга вновь выглянул наружу и вновь никого не обнаружил. Настороженные  случившимся,   пугаясь даже случайных теней, плясавших в све­те зажженных свечей, они пожелали друг другу спокойной ночи.

Как только слуга добрался по лест­нице до мансарды, то услышал неожи­данный звон и обернулся, уставившись на собственную тень. Он наклонился, чтобы заглянуть на кухню, непривычно в это время суток освещенную. Камин

давно погас, начищенные кастрюли и сковороды сверкали на полках, буфет был закрыт. На дубовом столе желез­ная ручная мельница для зерна скреже­тала жерновами. Того, кто заставлял мельницу работать, нигде не было вид­но. Слуга заморгал, пытаясь стереть галлюцинацию и восстановить привыч­ный и надлежащий порядок. Но мельница продолжала скрежетать, и слуга поспешил лечь в постель, игнорируя по­тусторонний шум.

Не успев задремать, он был разбу­жен другим необычным звуком: это был индюшачий клекот. Он обшарил темно­ту, так ничего и не обнаружив. Затем он услышал у изножья своей кровати шаги обутого в тяжелые сапоги человека. Сев

на постели, слуга на ощупь нашел свои башмаки. Они стояли там, где он их и оставил — около кровати.

Утром сбивчивый рассказ слуги о со­бытиях прошлой ночи поначалу был встречен скептически хозяевами и при­слугой. Но произошедшие в течение дня события развеяли все сомнения в том, что в доме обитает нечистая сила.

Полтергейст мог облететь комнату, шурша по полу невидимыми оборками платья, и вновь исчезнуть, вежливо при­крыв за собой дверь. Время от времени он лазил по лестницам, причем те проги­бались под его тяжестью; стучал в окон­ные ставни и сдувал пыль с углов, к ко­торым слишком давно не прикасалась влажная тряпка. Он мог часами стучать в двери и окна, проявляя надоедающую настойчивость. Иногда сквозь закрытое окно или дверь он осторожно просачи­вался в комнату и издавал неописуемый вопль («последнее слово за покойни­ком»,— как говаривал Уэсли), который заглушал все иные звуки в комнате.

Временами ипвортскии призрак,  который, в сущности, приносил с собой сплошной беспорядок и какофо­нию, выводил своих хозяев, достойно сносивших все его проделки, из терпе­ния. Через три недели после того мо­мента, как в пасторском доме посели­лось привидение, миссис Уэсли, чье лю­бопытство победило страх, распахнула дверь комнаты горничной, в которой яв­но орудовал полтергейст. Моментально все стихло, но миссис Уэсли явно ощу­тила чье-то присутствие. Она огляну­лась вокруг и, немного помедлив, загля­нула под кровать. Под кроватью сидело нечто когтистое, которое спустя секунду выскользнуло в открытую дверь. Позже она рассказывала, что это нечто не бы­ло мышью или крысой, скорее это было «что-то похожее на барсука». Собрав­шись с мыслями, она приказала слугам обыскать дом, но никаких следов посе­щения дома незваным гостем так и не обнаружили.

Осада дома Уэсли продолжалась, и вскоре призрак появился вновь, но те­перь в ином своем проявлении. На сей раз это произошло рядом с подвальчи­ком со съестными припасами. Уловив­ший движение слуга, находившийся в это время на кухне, обернулся и увидел такую картину: по выложенному кафе­лем полу скакало полупрозрачное суще­ство (его прыжки напоминали прыжки маленького кролика), которое, впрочем, спустя секунду скрылось в подвальчике. Мужчина приблизился и распахнул дверь — кладовка была пуста. Было ли это животное, в которое вселился при­зрак, или полтергейст явился в образе зверька, чтобы в очередной раз доса­дить своим хозяевам,— никто из стал­кивавшихся с ипвортским призраком сказать не мог.

В конце концов Уэсли отнесся к присутствию в своем доме призрака с должным чувством юмора. В семье его называли Старик Джеффри в память о бывшем владельце этого дома, который, по слухам, в нем же и умер. Хотя ни­каких причин верить, что их полтер­гейст — душа умершего, у них не бы­ло. Детям было куда легче приспосо­биться к разрушительной манере об­щаться с призраком, нежели взрослым. Именно поэтому у них в голове момен­тально начали возникать картины воз­можных розыгрышей, словно фантом был котом или собакой. Кстати, «собач­ки» стали их любимым развлечением с призраком. И только мастиф Уэсли, ко­торый, как и любая собака, отличался превосходным обонянием, так и не смог свыкнуться с полтергейстом. При каж­дой вспышке активности Старика Джеффри собака, поджав хвост, подвы­вая и поскуливая, спешно ретировалась в угол комнаты.

Пожалуй, такое отношение семьи к полтергейсту и заставило его успокоить­ся; возможно, он обретал покой, только когда уже больше не мог надоедать. Как бы то ни было, но два месяца спу­стя семья Уэсли, как обычно, собралась для утренней молитвы. Два удара по ле­стничной балюстраде означали «аминь». Они были настолько тихими и мягкими, что семья, привыкшая к ужасным воп­лям призрака, с трудом их улавливала. Этим утром после ударов наступила ти­шина. Призрак покинул дом навсегда, сделав свой уход не меньшей загадкой, чем собственное появление.

Очень редко полтергейст принимал телесный облик. Классическим приме­ром может послужить случай, произо­шедший в России в конце XIX столе­тия. Тогда русская семья подвергалась ночным атакам полтергейста, орудовав­шего с тем же упорством, что и его ипвортский коллега. Он просто взорвал дом перезвоном колоколов и хлопками петард, наполнив его при этом таким то­потом, словно тысяча людей танцевала гопак. Позже он добавил к своему ху­лиганству и огонь — подол платья хо­зяйки дома превратился в факел, а дом начали атаковать раскаленные шары, поджигающие все вокруг.

Несмотря на этот кошмар семья отказалась покинуть дом. Но вскоре полтергейст применил иной ме­тод воздействия. Однажды утром, лежа рядом с супругой в постели, хозяин до­ма услышал, как рядом с ним кто-то за­ворочался. Рассчитывая увидеть свою жену, он повернулся на шум. В футе от его лица теребила простынь маленькая розовокожая рука. Несмотря на то что тела не было, рука до плеча, где она должна была соединяться с корпусом, была очень нежная. Она строила из простыни холмы, прокладывала реки, после чего опять разглаживала материю. Парализованный мужчина с ужасом смотрел на руку, представляя, как та прикасается к нему, как ее тоненькие, розовые пальчики гладят его кожу.

Пританцовывая, рука добралась до края его подушки и замерла, барабаня пальчиками по одеялу. Мужчина поте­рял терпение. Пережитый за несколько минут кошмар не входил в сравнение ни с чем пережитым за недели неописуемо­го шума, вызванного появлением при­зрака. Он выскочил из постели, скатил­ся по лестнице и вместе с женой выбе­жал из дома. Супружеская чета никог­да не возвращалась, и призрак не пре­следовал их. В конечном итоге дом был полностью в его распоряжении.

Источник:

Привидения. – М.: ТЕРРА, 1996. – 144 с.: ил. – (Зачарованный мир).

(Оригинальное издание – Time-Life Books BV 1984)